Снова в сводках. Донецк
Стараюсь не писать об этом, лучше держать в себе и бесконечно тревожиться за родных, близких, друзей, но сегодня не тот случай.
Три дня сижу как на иголках и каждый раз снова и снова переживаю за них, моих теперь далеких, но очень близких людей. В памяти снова и снова всплывают те чувства, когда мы впервые попали под обстрел:
Как свистит и разрывается где-то очень близко, а ты с семьей на улице и укрыться некуда- все подъезды на замках. Как стынет кровь от звуков шелестящего града и ты как будто чувствуешь уже дыхание смерти.
Как занимаешься на кухне обычными делами, печешь пиццу и вдруг слышишь что-то ужасное, и некуда деваться, (в подвал из квартиры на 5 этаже не успеть) и забиваешься с семьей в прихожую, не потому что там безопасно, а потому что там нет окон, значит стекол не будет. И ты не знаешь куда прилетит в твой дом или соседский с какой стороны упадет, чтобы выбрать более безопасный угол.
Как ночью молишься за всех чтоб были живы и считаешь прилеты, а утром так и не сомкнув глаз благодаришь Бога что все живы и есть кров над головой.
Как провожаешь мужа на работу каждый раз мысленно прощаясь, потому что там стреляют и нет связи.
Как идете в магазин только по крайней нужде и по одному, чтобы если накроет, то второй остался жив.
Как дергаешься от звука выбиваемого кем-то ковра, потому что похож на залп из танковых орудий.
Это ужасно и это повторяется снова:
Сколько людей пострадало?!!! Убитых, раненых, обычных людей которым некуда идти, некуда уезжать. И это ничего не изменит, все повторится снова?!!!
Буквально три дня назад из-за опасной ситуации в нашем районе, мои брат с женой переселились ближе к центру города и в соседний дом влетела 122 мина, они целы, цела квартира, но с другой стороны дома окон нет. В доме нет света, воды и тепла, но это уже мелочи, главное живы.
Папа с женой ютятся у кого-то из сотрудников думали на пару дней, похоже что надолго.
Моя бабушка под 80 лет, вчера в 0:35 (глубокая ночь) от взрывной волны рассталась со всеми окнами и рамами. Сердце и давление, и слезы беспомощности, и нервы. А на улице еще и зима, мороз и на ремонт ни сил, ни средств, но ей повезло, у соседей и крыши сдуло, и стены развалило.
Неудобная правда, которую лучше не знать, лучше сказать что жители сами виноваты и всё можно на это списать, а все ли?
Население Донецка в довоенный период составляло 2,3 млн. жителей. Рядом маленькая Горловка 270 тыс. жителей.
Если бы города писали друг другу письма… (Донецку от Горловки)
Если бы города писали друг другу письма. Не знаю, как их правильно назвать. Письма чести. Родственные письма. Письма, в которые можно было бы вложить часть сердца. Я хотел бы, чтобы наш город сейчас отправил такое Донецку. Старшему брату, которому мы всегда завидовали за его благоустроенность, возможности, силу и статусность. Нашему шахтерскому Вавилону, куда еще лет пять назад ездил работать, учиться и отдыхать чуть ли не каждый пятый горловчанин. Этому городу, который никогда не будет моим, но без которого нельзя представить Донбасс — тот самый, не позволяющий никому себя поставить на колени.
Что было бы в этом письме? Раздирающее нутро чувство отчаяния. Единого для двух наших городов. Боль, для которой трудно найти нужные и правильные слова в это тяжелое время. Здесь было бы рукопожатие двух шахтеров, которые оказались под завалом и не знающие — спасут ли их, доберутся, вымолят ли они у безмолвного неба еще одну возможность увидеть рассвет. Здесь были бы слезы матерей, которые отпускают своих детей на фронт, потому что не могут сказать им нет. Здесь был бы скрип сжатых зубов лежащих с осколочными ранениями в карете «скорой» мирных жителей.
Это было бы письмо сестры брату, заслоняющих грудью своих родных, близких и друзей. Написанное в подвале под дрожащий и тусклый свет свечи. Вычерченное случайно оказавшимся в кармане зимней куртки огрызком карандаша — черным неровным почерком, где вместо точек были бы застывшие слезы детей. С просьбой простить все обиды и зависть. С просьбой остаться живым. Пускай он будет таким же заносчивым, таким же гордым и смотрит на нас свысока. Но пусть живёт. Ведь роднее него у нас почти никого не осталось.
И это будет письмо-треугольник, которых искренне уже не пишут многие десятки лет. Это будет письмо, перевезенное в чьем-то нагрудном кармане сквозь пробки на блокпостах и пронесенное по заснеженной степи. От всех тех, кто носит 122-мм осколки внутри вечной зимы 2015 года. От таких же желающих жить и пить чай на терриконе.
И это будет письмо страха. Да, письмо человека, который боится той участи, какая сейчас постигла его Старшего Брата. Боится и знает, что в любой момент могут прийти и к нему. И он уже стал в боевую стойку, прислонился к стене и сжал кулаки. Он плачет о том, кого избивают рядом с ним. Он не способен сдвинуться с места, но эти слезы придают ему сил, они придают ему решимость стоять до конца. Вот его плечи. Его глаза. Его сердце. И они такие же, как у его окровавленного Старшего Брата.
Если бы города писали друг другу письма. Не только официальные запросы и поздравительные открытки. Но и честные, страшные, полные решимости быть вместе в минуты беды «треугольники». Я хотел бы, чтобы мой город сейчас отправил такой Донецку. Чтобы он жил и знал — мы рядом с ним.
Хочу запомнить мой город красивым и гордым. Вот таким.